Отец политзаключенного РФ Выговского: Люди меньше говорят о пленных, политики успокоились, а в российских тюрьмах еще много украинцев
Отец политзаключенного РФ Выговского: Люди меньше говорят о пленных, политики успокоились, а в российских тюрьмах еще много украинцев.
Отец политического заключенного в России украинца Валентина Выговского Петр в интервью изданию «ГОРДОН» рассказал, как судили его сына, что с ним сейчас происходит и как идет процесс его возврата в Украину.
Фото: Из семейного архива Выговских
Валентин Выговский был участником Евромайдана. В сентябре 2014 года попал в плен к россиянам. Его дело самое загадочное из всех, которые российские следователи открывали против украинцев. Его задержали на вокзале в Симферополе и тайно вывезли в Москву. Сначала силовики утверждали, что Выговский занимался незаконным сбором коммерческой информации, а затем и вовсе обвинили его в шпионаже.
Суд проходил в закрытом режиме. На слушания не пустили даже украинского консула. А обвинительный акт до сих пор не прислали в Министерство иностранных дел Украины. В декабре 2015 года Выговского приговорили к 11 годам заключения в колонии строгого режима. В середине мая 2016 года украинца этапировали в колонию в Кировскую область, сообщил в интервью изданию «ГОРДОН» его отец, Петр Выговский. Он рассказал, что две недели назад получил письмо от сына, в котором тот дал знать о переводе и попросил писать ему по новому адресу.
По словам Петра Выговского, украинское Министерство юстиции уже направило в Россию все необходимые документы на экстрадицию. Но он опасается, что так просто россияне не отдадут его сына. И даже адвокат Илья Новиков, который вел дело нардепа Надежды Савченко, признал: если бы Валентин Выговский действительно был шпионом, его было бы проще вызволить из российской тюрьмы.
– Вы знаете, что сейчас происходит с вашим сыном?
– В середине июня от него пришло маленькое письмо. Валентин написал, что с 13 мая находится в исправительной колонии №11 в Кировской области. Попросил слать сообщения по новому адресу. Две недели назад его посещал российский правозащитник Артур Абашев. Он рассказал нам, что Валентин прошел карантин и сейчас находится в одиночной камере, ни радио, ни телевизора, ни газет. Его никуда не выпускают и не позволяют общаться с другими заключенными. По каким причинам, точно неизвестно. Можно только догадываться.
– У вас есть предположения?
– Абашев полагает, что Валентин находится в одиночке из-за того, что в той колонии отбывают наказание преступники из Донецкой и Луганской областей. Валентин-то настроен проукраински, и, возможно, администрация не желает, чтобы между заключенными возник конфликт.
– Как он себя чувствует?
– Написал, “нормально”, а как на самом деле, кто знает. Хотя Абашев отметил, что он уже в лучшем моральном состоянии, чем в первые месяцы после ареста.
– К нему тоже применяли силу?
– Судя по рассказам уже бывших политзаключенных Геннадия Афанасьева и Юрия Яценко, которые побывали в лапах россиян, моему сыну тоже не удалось избежать пыток. Картина одинаковая. Видимо, и его избивали. Он раньше жаловался, что у него все тело болело. Теперь все зажило, он себя лучше чувствует. Что именно с ним происходило, уже сам расскажет, когда вернется.
– Как думаете, это скоро произойдет?
– Я написал в наше Министерство юстиции. Там быстро отреагировали, отправили запрос в минюст России и подготовили необходимые документы. Уже начались процессы по обмену. Документы на экстрадицию находятся в колонии. Однако Валентин их пока не видел. Ближайшие дни он начнет с ними знакомиться. Знаю, что такие же документы заполняли другие заложники Кремля. И Надежда Савченко, и Геннадий Афанасьев, и Юрий Солошенко. Нам предстоит еще оплатить судебные издержки – больше 19 тысяч российских рублей. Немаленькая сумма по нашим меркам, почти семь тысяч гривен. Мы собрали ее, выясняем, как перечислять.
– Вы сами давно виделись с сыном?
– Мне не довелось встретиться с ним после ареста. Моя жена дважды ездила в Москву на свидание в следственный изолятор «Лефортово». Второй раз была вместе с невесткой. Конечно, нормально поговорить и все разузнать им не удалось. Разговор был через стекло по телефону. Сына проинструктировали, о чем говорить нельзя. Рядом все время стоял надзиратель, если о чем-то лишнем спрашивали, сразу давал сигнал. Свидания были короткие, длились не больше часа. Он очень хочет вернуться домой, страшно соскучился по сыну. Тот уже успел закончить первый класс. Мы так и не отважились сказать внуку, где папа. Раз он услышал в разговоре слово “тюрьма” и очень испугался. Поэтому мы говорим, что папа в Москве, но не уточняем детали.
– Вы знаете, при каких обстоятельствах ваш сын попал в плен к россиянам?
– Точно не знаю. Он позвонил мне накануне и сообщил, что поехал в Крым. Зачем, не рассказывал. Собирался туда всего на один день. Утром должен был приехать в Симферополь, встретиться с кем-то и вернуться вечером домой. Это был последний раз, когда я с ним разговаривал. Вы же понимаете, как дети в таком возрасте общаются с родителями. Хорошо, что хоть предупредил о поездке. Мог совсем ничего не сказать.
Мы не сразу поняли, что сын пропал. Первый день, когда он не позвонил, подумали, что просто в дороге нет связи. Тогда еще не было блокады, работали мобильные телефоны, ходили поезда в Крым. Только на третий день мы поняли, что произошло, и пошли в милицию. Написали заявление и сразу начали искать его своими силами через родных и знакомых.
Знакомые написали объявления, что пропал человек, и расклеили в Симферополе. Подали запросы в местную милицию. И уже через несколько дней по своим каналам узнали, что Валентина схватили люди из так называемой самообороны. Как нам рассказали (не берусь утверждать, что так и было), его арестовали утром на железнодорожном вокзале. Тогда задержали большую группу приезжих. Обратили внимание, что ему 30 лет, у него киевская прописка. Не исключаю, он еще и что-то сказал. Валентин был на Майдане. Ему совсем не нравились события, которые происходили тогда в Крыму.
Последний раз его видели избитого в помещении СБУ Симферополя. Потом его, вероятно, передали ФСБ и переправили в Россию. Мы искали его в Ростове и Ставрополе, потому что там было много задержанных украинцев.
– Вы сами вели поиски или вам помогала милиция?
– Правоохранительные органы не помогали совсем. Я только написал заявление в милицию. Три дня выбивал у них справку. Тогда как раз в Украине были парламентские выборы, Шуфрича побили, и милиционерам совсем было не до нас. Также я съездил в СБУ и написал заявление. А когда получили информацию, что сына переправили в РФ, сразу пошел в наш МИД. Там к нам очень хорошо отнеслись, помогли оформить документы, сами проверяли СИЗО в России.
Поиски заняли почти месяц. Сначала информация была неофициальной, а потом получили подтверждение. В МИД Украины пришла бумага, что Валентин арестован и находится в «Лефортово». Чтобы сообщить об этом, дается несколько дней, а письмо шло почти месяц.
После этого с нами связался государственный адвокат, которого назначили сыну. У него была странная манера общения, что вызывало подозрения. Часто обманывал нас. Был момент, когда он требовал, чтобы я и почему-то мой средний сын приехали в Москву. В СБУ нам посоветовали не ехать, потому как мы тоже могли стать заложниками. В итоге мы вообще перестали общаться с адвокатом.
– В чем российские власти обвинили вашего сына?
– Я точно не знаю. Это дело засекречено. Даже в наш МИД после суда не прислали копию приговора. Единственное, что удалось понять из российских СМИ, сына обвиняют в шпионаже в сфере авиации.
– Он как-то связан с этой областью профессионально?
– Валентин окончил факультет электроники Киевского политехнического института. Но по специальности не работал. Поскольку с детства занимался техникой, открыл свое маленькое предприятие по ремонту автомобилей. Авиация – его давнее увлечение. Он читал все сайты о самолетах и авиастроении, следил за всеми выставками и общался на форумах с такими же увлеченными, как сам. Наверное, потому и попал в поле зрения ФСБ.
Сначала он обвинялся по статье “сбор коммерческой информации”. По ней могли только выписать штраф и депортировать. Потом дело переквалифицировали в шпионаж.
– На каком основании?
– Я не юрист. Читал эту статью, и так понимаю, что по ней любого иностранца схватить и посадить проще простого. Например, в комментариях написано: если человек интересуется информацией, которая находится в открытых источниках, но может быть засекреченной, значит, он является шпионом. Так выходит, что если вы посмотрели парад победы, а потом решили прочитать что-то об увиденной технике, уже можете считаться шпионом.
– Родственники были в суде, когда Валентину выносили приговор?
– Суд проходил в закрытом режиме. Мы знаем только то, о чем писали российские СМИ. Нам сообщили, что все материалы засекречены. Получилось, Валентина осудили, а мы даже не знаем, за что. Недавно встречался с адвокатом Ильей Новиковым. Он подключился к нашему делу на стадии апелляционного суда. Кстати, доступ к материалам он получил, но подписал бумаги о неразглашении, поэтому сообщить детали не мог. Только сказал: “Если бы Валентин действительно был шпионом, нам было бы намного проще его защитить и вытянуть из России”.
Меня обескураживает такая секретность. Например, Солошенко тоже обвиняли в шпионаже, но его суд был почти открытым. А к Валентину не пустили в суд даже украинского консула. Но я все же надеюсь, что и мой сын скоро вернется в Украину.
– Вы поддерживаете отношения с семьями других заложников Кремля?
– Конечно. Мы дружим с родственниками Солошенко. Часто общаемся с мамами Афанасьева, Клиха и Кольченко. У нас образовалось такое братство. Недавно встречались с Надеждой Савченко. Не дают нам забывать друг о друге в МИД (его сотрудники часто нас собирают) и общественная организация Let My People Go. Они оказывают большую помощь. Иногда мне кажется, если бы не они, наверное, никто бы и не знал об узниках. Они постоянно всех тормошат, напоминают, сколько еще украинцев остается в российских тюрьмах.
– О чем вы говорили с Савченко?
– Это была дружеская встреча на выставке фотографий в организации “Крымский дом”. Тогда же был Афанасьев, представители организации “Узник России”. Мы говорили о том, что делать дальше, как действовать, чтобы вернуть всех наших людей. Я, признаюсь, боюсь, что после того как вернулись Савченко, Солошенко и Афанасьева, работа по освобождению пленных заглохнет. Люди стали меньше говорить об узниках, и политики успокоились, а там, в российских тюрьмах, еще очень много украинцев.