Как в Украине отменяли смертную казнь.Рассказывает Дима Гройсман:

— Дмитрий (не знаю Вашего отчества)

— Леонидович

— Вы работаете в международной амнистии?

— Да

— А я – адвокат Котенко Данило Владимирович, очень хочу с Вами встретиться, у меня есть клиент, приговоренный к смертной казни, может быть Вы нам поможете?

Я говорю:

— А где Ваш клиент?

— Ну как где? В Виннице. Подойдите, пожалуйста ко мне в юридическую консультацию, которая находилась возле вокзала тогда (сейчас их снесли, там ничего нет), хочу с Вами познакомиться там-то там-то буду Вас ждать.

Я думаю, ну хорошо. Завтра я пришел… Прихожу я к нему, я первый раз в жизни попал в юридическую консультацию, увидел, как работает адвокат, я никогда не был там… Значит, это напоминало такое машбюро, знаешь, – большая комната, такая примерно, много столов, все завалено бумагами, все сидят, у каждого такая машина, стук от этих машин, знаешь страшный, все пальцами вот так набирают, знаешь, компьютеров же не было. И лысенький дедушка, который, мне сказали, и есть Данила Владимирович Котенко. Он сидел так одним пальцем стучал по машинке.

— Отлично, – сказал он, – ты пришел?

Я говорю:

— Да.

— Дима, Присаживайся.

Я сел.

— Слушай у меня есть клиент. Его недавно приговорили к смертной казни. Его, конечно, казнят, тут нет сомнений, но как-то перед мамой немного неудобно. Э… я думаю, может быть ты напишешь в Лондон. Я слышал, у Вас там есть штаб-квартира и все такое, читал твою статью. Ну просто, чтоб они знали.

Я говорю:

— Да, конечно, а можете рассказать мне об этом деле.

Он так на меня посмотрел, мол, а зачем?

Он говорит:

— Ну у меня самого дела как бы нет, но я вот как раз дописываю, – и он продолжал стучать, – я дописываю кассационную жалобу в Верховный суд Украины.

А тогда первая инстанция – был областной суд для таких дел. Потом – Верховный и все.

— Как раз дописываю касачку.

С этими словами он поставил последнюю точку, раскрутил эту штуку и вытянул шесть экземпляров под копирку этой фигни. Первый экземпляр рассыпался на ходу, потому что машина била настолько сильно, что там были просто сплошные дыры, вот так если его взять – были дыры. И он сказал (он так посмотрел на него, он реально рассыпался) и сказал:

— Этот экземпляр пойдет в верховный суд.

А я сказал ему, так это же его невозможно читать… Во-первых, я подумал, я уже тогда понимал, что кассационная жалоба не может быть на одной странице… даже не на листе, тупо одна сторона. Я говорю:

— Так его ж никто не будет читать!

— Его и так никто не будет читать, я же тебе говорю, Дима, его расстреляют, по-любому. Читать не будут, но я должен сделать, потому что я же адвокат.

Второй экземпляр был уже получше. Он говорит:

— Второй экземпляр я снесу в тюрьму им надо для отчета вот… Я с ними хочу быть в хороших отношениях, – это он все так про себя говорит, но громко, – чтобы у них было, чтобы они не мучились, хай он у них лежит в деле.

Третий экземпляр был самый лучший. Он сказал:

— Я оставлю его себе.

Четвертый экземпляр был уже блекловатый, потому что уже копирка не пробивала туда хорошо, но читабельный абсолютно. Он сказал:

— Тебе такой экземпляр пойдет? Передашь его себе там в Лондон

Я говорю:

— Да, конечно.

И автоматически сказал ему:

— Слушайте, извините, а может мы возьмем третий экземпляр, сделаем ксерокс и отправим его в Верховный Суд?

Он сказал:

— Дима, какой ксерокс, у нас тут нет ксерокса.

И действительно, я тогда понял, что тут нет ксерокса и вообще ксерокс – это была редкость. Ближайший ксерокс, который я нашел, а я взял этот экземпляр и поехал искать ксерокс, был тут возле милиции в проектном институте, ближе не было. Мне там сделали ксерокс, он получился чуть черноватый, два раза его переделывали на таком большом станке. И я отвез его ему, и он сказал:

— Вау, ты сделал такое доброе дело.

Я говорю: – Да.

Более того, весь прикол состоял в том, что последние экземпляры – четвертый, пятый и шестой – были на папиросной бумаге, на настоящей папиросной бумаге. Он сказал:

— Это там куда-то мне или куда-то еще, не хочу тратить бумагу, – на них вообще ничего не было видно.

Я помню, я там же где сделал ксерокс… а мне… у меня были деньги потому что папа мне дал денег, когда сын родился, это очень скоро произошло после этого, у меня были какие-то с собой деньги и я купил пачку бумаг, не такой белой, не было тогда еще ярко-белой бумаги, но такой – нормальной и принес ему. Он вообще обомлел, говорит:

— Ты мне принес бумагу, у меня такая проблема с бумагой, – он многое писал вообще на односторонних бумагах, знаешь, где уже что-то было написано, он зачеркивал там, я подарил ему. И дальше я начал изучать это дело.

Я тогда перестал спать, кушать и так далее. Это была следующая история.

Этого человека звали Василь Кривонос. Ему был двадцать один год. Он был житель села Флорине Бершадского района Винницкой области. Жил один с матерью. Слегка умственно отсталый, но не идиот. К насилию не склонен, не судимый, не было никаких проблем. Короче говоря, он гулял по парку, не по парку, по леску там. А на его беду в это время замначальника районной милиции Бершицкой и жена какого-то сотрудника этого райотдела милиции, но которая не в милиции работала, предавались любовным утехам. На бобике милицейском они приехали, где-то там себе постелились, возле бобика разделись, и предавались. Он проходил мимо. Подошел и увидел лежащий на земле пистолет в кобуре. Он его достал, этот пистолет, крутил, он знал, что такое пистолет – крутил в руках, и тут они его заметили. И этот мент, который, видимо его и знал или не знал – но этого уже никто не знает – он побежал к нему, что типа мол отдай…

Он видел, что он там не собирается его грабить или что-то там такое, но это ж не положено, там натянул или не натянул штаны не знаю, но побежал к нему… и тот – фактически от страха, что что-то будет… и он в него выстрелил. И убил его сразу же. А она осталась в живых. Она начала проситься и он ушел, прихватив при этом… очень интересная история, милиционер своей любовнице он прикупил духов. Каких-то знаешь… помнишь было такое – почем опиум для народа – когда духи разливали из таких больших колб, знаешь? И была какая-то бутылочка чуть ли не чекушка, ну знаешь – чекушка 250 гр. или 200… и он в эту тару купил… купил ей духов. И либо уже подарил, либо еще собирался подарить. А этот парень хотел их сначала выпить, он не был алкоголиком, ну такой – дурачок. Он их хотел сначала выпить, а потом понял, что это духи и подарил их своей маме. Вот…

И еще он забрал пистолет. Дальше произошло следующее. Барышня эта сначала не дала каких-то внятных показаний – она не знала, кто этот парень… потом она его узнала, конечно, но сначала она не дала никаких показаний, которые бы могли каким-то образом его идентифицировать. Что это он. Она рассказывала, что какой-то дурачок, что-то там было, она и не все еще видела. Так… Она сказала, что он подошел, убил его с одного выстрела, подошел ко мне, направил на меня пистолет, я начала плакать, он отвернулся и ушел. Так он остался на свободе на какое-то время. С этим пистолетом он… пошел к одному своему знакомому, у которого, он знал, что есть обрез – это обрезанное ружье. Потому что тот ему рассказывал, потому что он ходил с ним на охоту, и говорил, что так удобнее ходить на охоту с этим обрезом на какую-то там ближнюю охоту. Значит он пошел к нему принести ему этот пистолет спросить – что с ним делать, где брать к нему патроны и вообще нужен ли он ему. Знакомый начал его спрашивать, а знакомый знал об этом убийстве и спросил – это ты вольнул короче этого мента? Он сказал, что да – я его вольнул, но потому что не хотел, и потому что так и так, в общем свою версию рассказал этой истории… Короче говоря, знакомый ему сказал: – Знаешь что, я отдам тебе свой обрез в обмен на это. Потому что к этому у тебя патронов никогда не будет, их негде взять. А обрез – он работает на этих охотничьих патронах, которых есть дохера и легко очень можно достать. А милицейские достать почти невозможно.

Просто пистолет стоит намного дороже чем обрез… понимаешь… и ликвидность его намного больше, то есть его продать… станет очередь, если ты продаешь пистолет Макарова, понимаешь… А он понял что тот дурачок рассказывать не будет потому что на нем убийство висит… Этот собирался пистолета сдыхаться намного дороже, чем стоит его обрезанное вонючее ружье… Все согласились согласился, то есть всем как бы было выгодно… Он дал ему еще пару патронов… И все.

И вдруг оказывается, что этот Василь привлекается к уголовной ответственности за: убийство милиционера, убийство предпринимателя там недалеко из этого обреза без мотива, без ничего, и два убийства в одесской области… и из этого всего… Я когда это все прочитал – офигел, я потом встречаюсь с этим Данилой Владимировичем… то есть за четыре трупа. Я встречаюсь с Даниилом Владимировичем и говорю, слушайте, во всем он признался – во всех четырех… я говорю:

— Чего же это он всех убил? Не понятно… Ну если первого – понятно, непонятно чего всех остальных.

А он говорит:

— Так он никого не убивал больше, просто нужно было повесить на него эти убийства. Ему все равно будет расстрел за убийство милиционера при исполнении.

(Хотя понятно, что никакого «при исполнении там и близко не было»)

— Поэтому уже менты там с ним поработали и он признался… не-не… это не его, Дима.

Интересно, что Данила Владимирович об этом не написал в кассационной жалобе.

Я его сразу спросил:

— А чего Вы не пишете в кассации об этом?

— Дима! мне тут еще работать, мне нужно только написать, пусть твоя амнистия пишет, но только не ссылаясь на меня.

— Понимаешь?!

Я вообще по-другому представлял – кто такие адвокаты, я его начал ненавидеть больше чем этого судью, который… я потом столкнулся с такими двумя судьями… в одном деле через много-много лет после этого. Одна еще… та, которая его приговорила, она до сих пор выносит пожизненные заключения в Винницком апелляционном суде, а второй уже слава богу в отставке.

То, что было очевидно мне и то, что было очевидно Котенко, не могло не быть очевидно судьям. И они понимали, что они не только вешают человеку, на которого они это списывают, три лишних трупа, но и оставляют на свободе скорее всего трех других убийц – навсегда! Выписывая им индульгенцию, потому что эти дела закрыты. Понимаешь?

Я за него боролся только как я мог – что я уже не делал… его расстреляли. Значит. Была такая страшная в этот момент история. Я сделал намного больше чем Котенко – намного.

В какой-то момент мне позвонили в дверь, и я открыл дверь, стояла пожилая женщина – это была его мать. Она принесла мне такую кошелку яблок, и сказала, что (но это он еще был живым) и сказала, что у нее больше ничего, короче, нет. Вот. Она принесла мне эти яблоки, и что она просто хочет, чтоб я их ел. Какая-то вот такая ерунда. Я вообще… я не знал как себя вести. И что, скажем, делать. Потом я узнал еще одну, еще более страшную историю, связанную с этой. Тут есть такая журналистка, так я начал знакомиться с журналистами. Тут есть такая журналистка, которую я, иногда, когда вижу по телевизору, сразу выключаю телевизор с тех пор. Ее зовут, может ты слышала такую в Виннице, она очень уважаемая, заслуженная и прочая херня – Ганна Секрет. Слышала о такой? Да? Ну вот. А я о такой не слышал никогда. И вдруг один винницкий журналист, с которым я тогда тусовался, такой Витя Мельник, может ты его знаешь. Вот. Он сказал мне, ну он писал на эти темы, он любил. И он сказал мне:

— Дима, а ты знаешь, что Ганна Секрет снимает кино «За колючим дротом». Про Кривоноса.

І ти знаеш, як мама дізналася що розстріляли сина. А мама дізналася так, що Ганна Василівна зняла цей фільм по мотивам центру зв’язків з громадськістю… понятно кого… какой он там страшный убийца и так далее. Это кино на премьеру привезли в село Флорине. Маму привезли туда в наручниках. Посадили, заставили посмотреть фильм. После чего вышла Ганна Василівна, сільський голова вручил ей большой букет цветов и собравшимся сказал, что не переживайте, хочу Вам сообщить, что Кривоноса расстреляли. Понимаешь? Так это происходило. И я с тех пор просто даже вообще ее как человека даже не воспринимаю…

Потом я понял… хотя… это был еще один такой удар для меня, я считал, что именно журналист должен в этой ситуации пытаться разобраться, что же произошло на самом деле.

Да… и потом пошли эти дела. Очень много разных дел. Оказалось, что в Украине есть только два сумасшедших человека, которые этим занимаются… Я уже знаешь, я не мог уже работать, я не мог как следует учиться, ну хорошо меня немного отпускали там на работе, потому что мой заведующий, он считал, что это не так плохо, что я это делаю… Хотя при людях он бы это никогда не повторил. Так пару раз наедине он тихо-тихо отвернувшись мне что-то такое говорил, из чего я понимал, что какой-то запас прочности у меня есть – иногда меня отпустят за свой счет, а иногда закроют глаза если я прогуляю и так далее. Ну, не намного…

И оказалось, что в Украине есть два идиота – я и странный человек из города Енакиево Донецкой области – Игорь Воскобойников, который создал инициативную группу – не регистрировал ее нигде, но им двигали какие-то религиозные идеи, он из такой секты христианской, значит… инициативная группа по проверки законности применения смертных приговоров в Украине… что-то такое… как-то так. Но он реально честно работал, он очень много сделал. Нас оказалось двое – больше никого. Даже в нашей международной Амнистии в Украине нас мало кто поддерживал.

Потом я начал знакомиться с депутатами потому что я хотел, чтобы эту смертную казнь отменили… Я понимал, что пока я буду бороться за одних людей – их расстреляют и других расстреляют. Я, кстати, должен тебе сказать… Я думаю, что я никого не спас в Украине из тех, за кого я индивидуально брался. По-моему, не было таких… То есть те мои индивидуальные дела – около тридцати – все были расстреляны… В какой-то момент я словил себя на том, что мне казало, что если я берусь – то их назло мне обязательно расстреляют. Хотя потом я разобрался, что другая ситуация, когда рассекретили статистику, я кое-что понял, я понял, что это не так, но тогда я думал – может мне и не стоит браться…

И это привело меня к идеям бороться с системой самой. То есть пытаться не чтобы кого-то помиловали, или там не казнили просто явочным порядком, а чтобы отменить эту смертную казнь как класс. Так я начал искать… ну… так я разработал свою стратегию, которая привела к тому, что я познакомился с журналисткой газеты «Зеркало недели» Аллой Еременко, которая там до сих пор работает в отделе энергетической безопасности, она занимается газом, там всякими такими вопросами. Я случайно с ней встретился… И мы познакомились на каком-то мероприятии в Киеве, я сказал ей, что я вот вообще-то занимаюсь отменой смертной казни, она сказала – «Ха-ха, прикольно» и оставила мне свой рабочий телефон, мобильных еще тогда не было.

А потом я встретил одну девочку нашу винничанку, сейчас живет в Америке, которая работала помощницей народного депутата Стретовича. У меня с ней завязались очень хорошие отношения. Значит она явно мне симпатизировала. И в какой-то момент она позвала меня в Киев, мы встретились и она мне дала документ с вырванной первой странице, но она не очень была нужна эта первая страница. Это была диссертация – автореферат. Автореферат закрытой диссертации, защищенной на спецсовете с номером экземпляра, но это была ксерокопия, которую она сняла. Значит, который назывался: «Смертная казнь в Украине – криминально-правовое и криминологическое исследование». Ее написала женщина, такая доцент ментовской академии в Киеве, такая Ольга Тарасовна Шевченко. Для спецсовета закрытого, где она писала, что это бред – с цифрами уже – с исследованиями, что это никакой не оказывает никакого влияния на преступность, что это только портит имидж Украины, а никаких проблем не решает и это надо отменить.

Это уже не было слова Гройсмана – это были слова ученого. Но я ее получил нелегально. Более того, я мог подставить ведь эту девушку, Лиля, ее звали, если через меня это будет оприлюднено. И у меня не оставалось другого варианта как попробовать связаться с этой Шевченко. Я приехал к Алле Еременко. Мы вместе поехали на Троещину в ментовскую академию. Нас долго не пускали, не понимали, мы не могли сказать, чего мы приехали. В конце концов нас пропустили, мы пошли наверх. Там сидела она в форме подполковника… Я так положил ей на стол диссертацию ее. Она спросила:

— Чем я Вам могу помочь.

Я сказал:

— Вы ведь автор? – И положил на стол…

Она стала такая белая вся. Говорит:

— Да, а Вы? откуда это у Вас?

Я говорю:

— Ну, это не так важно.

А Алла говорит сразу:

— Мы не хотим с Вами здесь больше разговаривать, мы просим Вас с нами куда-то пойти.

Такая была пауза. Она говорит:

— Хорошо, куда?

И мы куда-то пошли, в какое-то кафе. Договорились в этот вечер. Я остался в Киеве на день. Она оказалась очень хорошим человеком и сказала:

— Знаете что? Я думала, что самое лучшее в моей жизни – это то, что я написала эту диссертацию и люди, которые принимают решения, знают реальную ситуацию вещей – она была большой противник смертной казни – но я ошибалась. Самое лучше в моей жизни будет то, что я скажу об этом публично. Правда я уйду из милиции. Сразу же. Но я это скажу. 

И Алла сказала – окей. Ну ей это было только и нужно

И вышло две огромные статьи – просто на целую страницу, причем в двух подряд новогодних выпусках «Зеркала недели», которые назывались по-моему. «Смертная казнь на расстоянии выстрела от Европы» как-то так… Неважно как называлась. Там научно-популярно передавалась эта диссертация. Там гвоздем был подполковник милиции, который уходит из милиции для того, чтобы выразить свое несогласие с тем, что происходит. Понимаешь? Ну и я. И так я уже стал более-менее популярен. В те времена это было – не то, что какая-то газета что-то написала. «Зеркало недели» читали все народные депутаты или большинство. В то время. Телефон стал красным просто. Журналисты повалили массово, на телевидение начали приглашать. Т.е. жизнь очень круто изменилась после одной статьи в газете. Депутаты начали спрашивать – как лучше поступить. Тогда я познакомился с Костицким – главой комиссии по морали потом. Я с ним был большой друг. Он был неплохой чувак, между прочим. Я думаю – он и есть неплохой, просто он немножко религиозно свихнутый. Вот… но это такое дело – это можно простить. Он сказал мне (а у него был брат – судья Конституционного суда), что пришло время отменять смертную казнь. Но я никак не мог собрать 46 депутатов, чтобы обратиться в КС… они говорили: да мы против, но это не популярно. Нам надо переизбираться. Они не подписывались, тупо. Был Головатый, который хотел, ну он выступал против смертной казни. И был Костицкий, который не боялся. Он говорил – а я из религиозных мотивов. И надо им двоим отдать должное – они собрали мне подписи. Я тоже с ними ходил. Но лучше у них получалось без меня. Не знаю, какие они аргументы употребляли. Грубо – мне подписало двое, остальные подписали им. И вот в какой-то день они меня позвали, лежало 46 подписей, мы запулили это в Конституционный суд. Очень интересно, что Конституционный суд опросил президента (послал ему запрос), голову Верховної Ради, Марчука, который был тогда премьер-министр, по-моему. И они все официально ответили, это есть в деле, это можно поднять. Они все официально ответили, что «недоцільно скасовувати за даних обставин смертну кару». Но тогда Конституционный Суд мог себе позволить действовать в соответствии с законом. Он только был создан, у него был огромный авторитет.

И они единогласно, даже коммунистка, которая там была, приняли решение отменить смертную казнь. Очень грамотное, очень хорошее. Но сейчас могу сказать, что в общем-то я написал это решение. Костицкий Вася его вычитал немного. И когда я увидел это решение на сайте или там в газете еще, то я понял, что это мои выражения из подання их более менее никто не менял, там чуть-чуть. Слава богу, я как бы не говорю, что я такой крутой, но такой факт был.