Полуостров страха. Правозащитники помогают арестованным Россией украинцам

Можно воевать патронами, пушками, танками, а можно — людьми, превращая их в инструмент борьбы. Можно — тем, кто плюет на международное право, законы и конвенции.

Так, как это делает кремлевская государственная машина в отношении граждан Украины, цинично ломая судьбы тех, кто за свои убеждения или просто по стечению обстоятельств попал под ее пресс на территории РФ или в «отжатом» Крыму. И если международные миссии «не замечают» системных нарушений прав человека Россией, мы должны громко напоминать им об этом. Им и себе. Не поддаваясь соблазну сделать кого-то из заключенных героем и возвести на пьедестал, тем самым отодвинув в тень остальных. Каждый человек имеет право на защиту, независимо от того, делает ли он громкие политические заявления.

«Общественность является катализатором, который не дает расслабиться власти», — объясняет активист Евромайдан SOS, правозащитник Центра гражданских свобод, журналист и координатор кампании Let My People Go Мария Томак, которая занимается украинцами, незаконно удерживаемыми в местах лишения свободы в РФ и оккупированном Крыму. Журналистка издания «Зеркало недели. Украина» встретилась с правозащитницей, как только она вернулась из Ростова, где проходил очередной суд над заключенными гражданами Украины.

— Мария, как вообще возникла идея кампании Let My People Go?

— Эта история началась летом 2014 г., когда к нам в Евромайдан SOS обратились родители львовского студента Юрия Яценко. Его незаконно удерживали в спецприемнике для нелегальных мигрантов в России.

Юрия арестовали в мае 2014-го во время рейда по проверке документов. Полиция, увидев, что это «бандеровец из Львова», вызвала ФСБ.

Сначала Юрия обвинили в том, что он неправильно указал в миграционной карте цель визита. Несмотря на решение суда о штрафе и выдворении из страны, Яценко полгода удерживали в спецприемнике для нелегальных мигрантов. Потом откуда-то появилось обвинение в незаконном хранении и перевозке пороха — не тротила какого-нибудь, а вещества, обращение которого в России не является суперзарегулированным. Юрия, как и многих узников-украинцев, допрашивали о «Правом секторе», о Майдане. Применялись страшные пытки — вывозили в лес, избивали. Сначала ему даже не разрешали известить родных, где он. Для них он просто исчез. И, чтобы получить возможность сообщить миру, где он и что с ним происходит, Яценко пришлось порезать себе руки и живот. Его вынуждены были отправить в больницу, и уже оттуда он смог сообщить семье, что с ним произошло.

Это дело, конечно, не имело уровня дел Надежды Савченко или Олега Сенцова, но оно продемонстрировало, что в РФ существует идеологическая пропагандистская истерия. Дело не в Юрии Яценко лично. Его задержали на фоне нагнетания антиукраинской риторики о хунте и бандеровцах. И сотрудники российских правоохранительных органов, возможно, искренне считали, что львовский студент — диверсант. Юрия пытались убедить дать интервью российским СМИ и рассказать, что его прислал Наливайченко (тогда глава СБУ) устраивать диверсию. Потом его склоняли к сотрудничеству, но он на это не пошел. Мы добились, чтобы у Юрия был независимый, не назначенный государством адвокат — Петр Заикин, который защищал Марию Алехину из Pussy Riot. История закончилась хеппи-эндом: год назад Юрия освободили. Сначала приговорили к двум годам лишения свободы, потом апелляционный суд изменил этот срок на один год, и юношу, фактически, освободили «по отсидке» — на момент суда он этот срок уже отсидел.

— Сколько заключенных украинцев сейчас находится в российских тюрьмах?

— У нас есть информация о 29 политических узниках: 14 человек находятся в РФ и 15 — в оккупированном Крыму. Я бы также хотела упомянуть о крымчанах, которые не содержатся под стражей, но являются заложниками. Например, наш коллега журналист Николай Семена. Он сейчас под подпиской о невыезде, против него продолжается следствие, фактически, за его журналистскую деятельность. И самого журналиста, и его родственников вызывают на допросы. Есть еще несколько человек среди крымских татар, которые проходят как фигуранты так называемых «дела 26 февраля» (когда под стенами крымского парламента люди собрались на акцию с целью не дать парламенту назначить референдум) и «дела 3 мая» (встреча Мустафы Джемилева с крымскими татарами на кордоне с материковой Украиной). Они не содержатся под стражей, но получили условные приговоры или взяты на поруки. Под подпиской о невыезде находится также один из лидеров Меджлиса — Ильме Умеров.

— Клых, Сенцов, Савченко, Кольченко, Карпюк, Солошенко, Афанасьев — вот, пожалуй, и все фамилии, известные широкой массе. О других почти ничего не слышно. Почему, на ваш взгляд, вокруг факта заключения одних людей подымается много шума, а вокруг других — нет? Это какие-то особые дела или просто стечение обстоятельств?

— Здесь есть несколько моментов. Действительно, дело Надежды Савченко стало резонансным, потому что и украинская власть, и украинские активисты, и «Батькивщина», и сестра Надежды, и мировые политики вложили в него много ресурса — медийного и адвокационного. Но это не значит, что другие дела не так брутальны и фальсифицированы. Во многих случаях к задержанным украинцам применяется ужасное насилие, нарушаются их фундаментальные права. Поэтому наша цель — подчеркнуть, что существует целый список заключенных, освобождения которых должна требовать украинская сторона то ли в ходе Минского процесса, то ли на других площадках. Одна из задач кампании Let My People Go — объединить всех этих людей под одним «зонтиком», чтобы никто в итоге не оказался забытым.

Когда мы начали заниматься делом Николая Карпюка и Станислава Клыха, не было даже известно, живы ли они. Задачей номер один стало найти этих людей и сделать так, чтобы в их дела вошли российские независимые адвокаты, а не те, кого назначит российское государство. Нам с Хельсинкским союзом удалось найти таких адвокатов, в частности и с помощью российских правозащитников.

Именно независимые российские адвокаты Докка Ицлаев и Марина Дубровина нашли Клыха и Карпюка. Первое, что сделали Станислав и Николай после появления у них независимых защитников, — написали заявления о том, что их показания были выбиты под пытками.

— Вы ездили на суды? Какая там сейчас ситуация?

— Я ездила на суд как свидетель в марте. Сделать это меня попросила защита. На момент суда мы уже долгое время собирали информацию о Николае и Станиславе, общались с очень многими свидетелями, которые подтверждали алиби Карпюка. Но почти никто из них не смог свидетельствовать в суде лично, поскольку так или иначе принимает участие в деятельности «Правого сектора» или УНА—УНСО, которые в России запрещены как экстремистские. То есть приезд этих свидетелей в РФ почти автоматически означал их арест.

Защита попросила меня выступить в суде и изложить информацию об алиби Николая Карпюка, которую мне удалось собрать как правозащитнику. Но судья не дал мне выступить: «Кто она вообще такая?» При этом суд допросил меня о том, что такое УНА—УНСО. Конечно, из меня старались вытянуть какие-то подтверждения того, что организация является экстремистской и делегировала своих членов на чеченскую войну. Было довольно сложно противостоять этому психологическому давлению. Прокуроры несколько раз спрашивали меня: «Являетесь ли вы участником УНА—УНСО?» Я объясняла, что не являюсь членом организации, что я — правозащитник.

Линия поведения председательствующего судьи Исмаилова меня поразила по-человечески. За последние годы я видела много судей — от дел Майдана и до нынешних судов против беркутовцев. Но такого грубого отношения к защитникам и свидетелям, такого хамства мне нигде видеть не приходилось. Что интересно: уже после завершения процесса этот судья вынес отдельное постановление, где обвинил независимых адвокатов Докку Ицлаева и Марину Дубровину в нарушении адвокатской этики и попросил адвокатские палаты, к которым они принадлежат, оценить их поведение. Что в перспективе может означать лишение их права быть адвокатами. Несомненно, это является проявлением давления и местью защитникам за их работу.

— Они могут отступить?

— Все может быть. Тем более что Чечня — регион очень особый даже в пределах России, где вообще нет никаких правил. Нам удалось встретиться там с российским коллегой — руководителем работающей на Кавказе правозащитной организации «Комитет по противодействию пыткам» — правозащитником Игорем Каляпиным. Этот человек, по сути, — личный враг Кадырова. Буквально на моих глазах произошло нападение на него. В дверь комнаты, в которой жил Игорь, постучали работники отеля и сказали: «Мы вас попросим удалиться». Объяснили тем, что правозащитник подвергает критике главу республики. Этот разговор я записала на видео. А на пороге отеля на Игоря напали. Люди в масках (можно сказать — титушки) забросали его яйцами, тестом, зеленкой.

— Вы говорили с Карпюком и Клыхом?

— Нет, такой возможности у меня не было. Но с Николаем Карпюком у меня была довольно эмоциональная переписка. Он просил нас сделать все, чтобы защитить адвокатов от давления.

Со Станиславом Клыхом общения не было по объективным причинам — вследствие пыток у него появились серьезные психические проблемы. Об этом сейчас заявляет его адвокат. До ареста в России у Станислава никогда не было таких проблем, он нигде не стоял на учете. Наоборот, закончил исторический факультет КНУ им. Шевченко, преподавал историю. Клыха больше всего пытали, его ломали три месяца. Адвокат предполагает, что использовались и психотропные вещества. Тело Станислава покрыто десятками рубцов. Его подвешивали, били электрическим током. И все-таки выбили показания об участии в Чеченской войне (и его, и Карпюка, и Яценюка), хотя у нас есть доказательства по алиби. Не Клых дал эти показания, но он их подтвердил под пытками. Николая тоже пытали, угрожали похитить и привезти в Россию его семью.

Российское правосудие полностью отклонило попытки защиты добиться независимой психиатрической экспертизы Станислава Клыха. Была проведена амбулаторная экспертиза в Грозном. Вывод — Клых абсолютно здоров. Это и понятно: если признать психическое расстройство, его свидетельства потеряют смысл, и дело развалится. Поэтому, вопреки наличию двух очень серьезных документов (выводов независимых российских и британских психиатров о необходимости срочного обследования), переданных суду защитой, никакого обследования проведено не было. Это еще одно нарушение российским правосудием фундаментальных прав человека. Цинизм российской правоохранительной системы проявился и в том, что ее представители не только не согласились на независимую экспертизу, но и возбудили против Клыха еще одно уголовное дело — якобы за оскорбление прокурора.

— Заключенным украинским гражданам чаще всего инкриминируют экстремизм?

— Нет, статьи абсолютно разные. Но если приблизительно разделить дела по статьям, то самая большая группа — это дела 14 крымских татар-мусульман. Они являются фигурантами трех разных дел, но всюду всплывает одна статья Уголовного кодекса РФ — 205.5, «Организация деятельности террористической организации и участие в деятельности террористической организации».

— В чем специфика дел крымских мусульман?

— Дело в том, что в 2003 г. Верховный суд РФ вынес постановление, которым признал террористическими ряд мусульманских организаций и запретил их деятельность на территории РФ. В этот перечень вошли как радикальные организации наподобие Аль-Каиды, так и абсолютно мирные, как Хизб-Ут-Тахрир, не запрещенная в европейских странах (организация в РФ признана террористической). Долгое время это судебное постановление даже не было опубликовано, а когда его содержание стал известно, то обжаловать данное решение уже было невозможно. Позже, в 2013-м, появилась статья 205.5. Обратите внимание на ее манипулятивную формулировку: чтобы осудить человека за терроризм, не обязательно, чтобы он совершал или планировал насильственные действия. Достаточно быть членом запрещенной организации. По этой статье человеку могут впаять пожизненный срок.

Первая четверка крымских татар уже этапирована на суд в Ростов-на-Дону. (Кстати, их перевозка из Крыма на территорию России уже является военным преступлением, поскольку по нормам международного гуманитарного права перемещать людей с оккупированных территорий на территорию государства-оккупанта запрещено). На судах мы увидели, что в материалах дела нет информации о насильственных действиях подозреваемых или о планировании ими какого-либо насилия. Есть прослушка и скрытая видеозапись встреч в довольно узком кругу, в ходе которых обсуждались разные вещи, в частности связанные с той новой политической реальностью, в которой оказался Крым. Но в записанных «кухонных разговорах» (как их называет адвокат Александр Попков) нет ничего «террористического».

— То есть на этих встречах был кто-то, кто провоцировал разговоры на политические темы, записывал их, а потом передавал ФСБ?

— Да. Это засекреченный свидетель, его имя судом не разглашается. Возможно, осужденные и догадываются, кто это, но открыто не называют. В делах крымских мусульман существует еще ряд интересных моментов. Инициировали уголовное преследование и сами дела бывшие работники СБУ, которые нарушили присягу и теперь служат в ФСБ. Первое, что они начали делать на новой службе, — писать рапорта (по сути, доносы) на крымских татар «в совершении преступления». Я озвучу имена этих людей — Александр Кожемяка и Александр Компанейцев. Оба фигурируют в так называемом списке предателей, обнародованном СБУ.

Одним из арестованных по доносу Компанейцева стал Эмир-Усеин Куку — правозащитник, член Крымской контактной группы по правам человека. До заключения он занимался защитой людей, ставших жертвами преследований; собирал информацию об исчезнувших и арестованных (и крымских татарах, и украинцах).

Очевидно, это и стало причиной его преследования. Прежде чем инкриминировать Эмиру терроризм, были попытки обвинить его и по другим статьям — экстремизм, разжигание межнациональной вражды. Нам также известно, что его пытались завербовать. А еще до ареста была попытка похищения, о чем недавно подробно рассказала его адвокат Евгения Закревская. Очевидно, преследование крымских мусульман надо расценивать с двух позиций. Во-первых — как преследование крымских татар за их несогласие с оккупацией (на это есть ссылки в обвинительном заключении суда в деле первой четверки крымских мусульман, которых судят сейчас в Ростове-на-Дону). Во-вторых — как отражение общероссийского репрессивного тренда преследования мусульман. По аналогичным обвинениям арестовывают десятки людей в российских регионах с большой концентрацией мусульманского населения (например, в Башкортостане). Однако в числе крымских татар наряду с мусульманами арестовывают и, скажем так, светское крыло. Это сугубо политические преследования. Например, по «делу 26 февраля», в рамках которого под стражей находятся один из лидеров Меджлиса Ахтем Чийгоз, а также Али Асанов и Мустафа Дегерменджи. Еще один шаг, направленный на запугивание крымских татар, — объявление Меджлиса экстремистской организацией.

То есть созданы обстоятельства, в которых почти каждый крымский татарин может быть арестован и привлечен к ответственности. Как говорил один из предшественников Владимира Путина, «был бы человек, а статья найдется».

Для большинства крымских татар Крым — высшая ценность и самая большая боль. Они жизнь положили на то, чтобы вернуться из депортации, а тут — снова оккупация. Я слышала от некоторых из них: «Меня отсюда вынесут только вперед ногами».

— Вы недавно вернулись из Ростова, с суда над первой четверкой арестованных крымских татар. Расскажите о них подробнее.

— Их задержали первыми. Проблема в том, что мы о них мало знаем. Сейчас по крохам собираем информацию. Организацию террористической организации инкриминируют Руслану Зейтуллаеву, участие в террористической организации — Феррату Сайфуллаеву, Юрию Примову и Рустему Ваитову. Все они занимались активной общественной работой. Феррат Сайфулаев в 2012–2013 гг. был имамом мечети в с.Орлиное Севастопольского района.

Я встречалась с матерью Рустема Ваитова. Еще до войны он начал строить для своей семьи дом. На момент его ареста жена была беременна, родила уже после ареста Рустема. Сегодня их дочке чуть меньше года, но у нее уже серьезные проблемы со здоровьем, ей оформляют инвалидность. Не исключено, что эти проблемы связаны с нервным потрясением, которое во время беременности перенесла жена Рустема. Надо понимать, как этих людей задерживали (они об этом рассказывали в суде): маски-шоу, выламывание двери, выбивание прикладами окон, укладывание лицом на пол… У всех арестованных — маленькие дети, более того — семьи многодетные. Можно себе представить эту атмосферу ареста…

Юрий Примов — актер, учился в университете им. Карпенко-Карого. Когда мы были на судебном процессе, Юрий просил адвоката передать ему книгу Рея Бредбери «451° по Фаренгейту». В целом, на процессе эти люди производили впечатление настоящих интеллектуалов. Я была поражена, насколько грамотно и интеллигентно они отстаивали свою позицию в суде, апеллировали к российскому законодательству и фактажу; какие точные вопросы задавали свидетелям обвинения, фактически загоняя их в тупик.

— К ним применяют пытки?

— Нам ничего не известно о физических пытках в Крыму, но и других форм давления хватает. Ребят постоянно пытаются склонить к признанию вины: в изоляторе (все четверо сидят отдельно) каждого из них негласно посещают эфэсбэшники. Камеры переполнены, в них не хватает нар, спят по очереди, страдают от клопов. Меня также поразила история, произошедшая в тюрьме с Эмиром Куку. Когда он сказал, что мусульманин и не ест свинины, ему начали давать ее три раза на день.

Ограничено право заключенных на защиту: крымского адвоката Эмиля Курбединова незаконно отстранили от защиты трех из четырех подозреваемых (сейчас он защитник только Руслана Зейтуллаева). Другой интересный момент: когда ребята еще находились в Симферополе и шли суды по установлению меры пресечения, людям, приходившим на суд как вольнослушатели, выписывались повестки на допрос как свидетелям.

На последнем суде мы слышали допрос свидетелей обвинения — крымских татар. Большинство этих людей не подтверждали вину арестованных и, в сущности, отказывались от того, что было указано в протоколах допросов. Правда, несколько человек свидетельствовали против подозреваемых (это к вопросу коллаборации). Большая драма, когда видишь, как свидетелями против крымских татар в оккупационном суде выступают крымские татары.

Один из дней, когда проходил суд, пришелся на день рождения Руслана Зейтуллаева. Адвокаты передали ему рисунок-поздравление от детей. То есть показали через стекло клетки, в которой держат подсудимых.

Во время суда нам удалось передать ребятам через адвокатов фото флеш-моба в поддержку арестованных. Но конвой не разрешил им забрать фотографии, — можно было только посмотреть и вернуть назад. Там было фото из Верховной Рады, где на трибуне висит большой плакат «Свободу узникам Кремля», на котором есть и их портреты. Ребята были удивлены поддержкой, они не догадывались, что в Украине кто-то знает об их делах и поддерживает их. Меня очень растрогали их реакция и признательность.

Люди, заключенные в Крыму, находятся в двойной изоляции. Поддерживать, ездить на суды к заключенным в России проще, чем в Крым. Полуостров, в сущности, стал серой зоной.

Сейчас МИД Украины вносит арестованных крымских татар в список политических заключенных и декларирует, что Украина будет требовать их освобождения и возвращения в Украину. Я считаю, что надежда на это однозначно есть, просто Украина должна делать это системно и не останавливаться на первых успешных обменах. МИД много делает для освобождения украинских заключенных. Наши ростовские консулы вообще самоотверженно работают — не от звонка до звонка, «выключил станок и ушел». Они постоянно стараются пробиться к заключенным, поддержать родных. Кстати, наше консульство обратилось к российской стороне с запросом на посещение крымских татар в СИЗО Ростова. Получили отказ, но со ссылкой не на «российское гражданство», которое было предоставлено подсудимым «автоматически», а на то, что этот вопрос будет рассматриваться после вынесения приговора. Это очень хитрая позиция — нет разрешения, но нет и отказа. Посмотрим, что будет после приговора. Некоторым из осужденных (например, Руслану) угрожает пожизненное.

— Я просматривала страницу Эмира-Усеина Куку в соцсетях. Обратила внимание на то, что задолго до ареста он знал, чем все может закончиться. Первый случай произошел еще в 2015-м. Его тогда избили. В комментариях неравнодушные люди писали — уезжай в Херсон. Но он этого так и не сделал. Я также обратила внимание на публикации от татарской общественной инициативы, которая помогает семьям арестованных. Можно только представить себе, насколько сложно их положение, — это же многодетные семьи, потерявшие кормильцев.

— Да, жены заключенных и их семьи объединились. Они пытаются материально поддержать детей — едой, одеждой, игрушками. И даже этими невинными инициативами вызывают повышенный интерес со стороны спецслужб, которые постоянно пытаются вмешаться.

Что же касается Эмира-Усеина Куку — действительно, было избиение, была попытка похищения, к которой причастен тот же предатель Компанейцев. После этого Эмир требовал от правоохранительных органов наказать тех, кто применил против него насилие. Но арестовали его. Теперь давят на семью Эмира. Адвокаты подали жалобу в правоохранительные органы о том, что в школу к 9-летнему сыну заключенного правозащитника пришел человек от Компанейцева. Ребенку было сказано: «Тебе, наверное, мама говорит, что твой отец где-то на заработках, но он в тюрьме, и он там будет еще долго сидеть, потому что связался с плохими дядями».

Родственники заключенных крымских татар живут в постоянном страхе, в атмосфере террора. Они уверены, что их прослушивают и за ними следят (думаю, так и есть).

Боль и сложность этой ситуации в том, что усиливается изоляция Крыма, нам бывает трудно установить связь с родственниками. Они боятся говорить, и это понятно, — они же под полным контролем. Наши возможности поддержать и проявить неравнодушие к заключенным ограничены. Украинские консулы даже теоретически не могут посещать заключенных в Крыму, — там нет консульства Украины, поскольку наша страна не признает оккупационную власть. Единственный, кто может к ним попасть, это российский адвокат.

— То есть вы видели только четверых арестованных татар, которых привезли на суд в Ростов? Остальные находятся в Крыму, куда ни у вас, ни у консулов доступа нет? Назовите имена этих людей, чтобы все о них знали.

— Да, действительно, надо называть имена, а журналистам — рассказывать истории этих людей. Мы собираем информацию. Конечно, лучше для этого поехать в Крым, но это невозможно.

Четырех фигурантов первого дела я уже называла. Во втором деле (адвокаты называют его «ялтинским») проходят Вадим Сирук, Энвер Бекиров, Муслим Алиев, Эмир-Усеин Куку. Недавно арестованы еще двое — Арсен Джепаров и Рефат Алимов.

В третьем деле («бахчисарайском») — тоже четыре фигуранта: Зеври Абсеитов, Ремзи Меметов, Рустем Абильтаров, Энвер Мамутов.

Это часть нашей работы — сделать все эти дела известными, придать им огласку. В деле Нади Савченко родные, правозащитники, политики сыграли ключевую роль. И конечно, было бы хорошо, если бы политики занимались не только выгодными в пиарном смысле заключенными.

Среди узников Кремля есть очень разные люди. Например, Олег Сенцов — это уже культовая фигура, человек огромного мужества. Но некоторые попали под российский репрессивный каток не потому, что были известными активистами, а просто в силу сложившихся обстоятельств. Например, у Сергея Литвинова вообще не было какой-либо политической позиции. Но в определенный момент российским правоохранителям-пропагандистам было выгодно вписать его в уголовное дело о «геноциде русскоязычного населения на юго-востоке Украины». В этом деле фигурирует ряд украинских высоких должностных лиц. И Литвинов стал тем человеком, которого вписали, чтобы дело как-то материализовать, чтобы хоть кто-то был задержан. Это обычный сельский житель из Луганской области. Причем у него есть определенные проблемы ментального развития, чем цинично воспользовался российский Следственный комитет. Человек переехал через границу, чтобы полечить зубы (дорогу в больницу в его районе отрезали боевые действия), а там его арестовали как украинского карателя. Сразу же после задержания он появился на российских телеэкранах. Там он якобы сознавался, что является карателем, расстреливавшим мирное население. Литвинов просто стал жертвой и инструментом гибридной войны. Хотя благодаря работе адвоката Виктора Паршуткина и в связи с отсутствием каких-либо подтверждений «карательных акций» основную часть обвинений с Литвинова сняли, но осудили якобы за разбой. Мы так же требуем освобождения и Литвинова.

— Когда вы приезжали в РФ на суды, как к вам относились чиновники, судьи, люди, сидевшие рядом с вами? Мне кажется, такая поездка — это с вашей стороны тоже мужество.

— На границе нас встречал автомобиль украинского консула, и только в нем мы передвигались. Такая поддержка для нас важна. Даже в психологическом смысле. Если с тобой что-то произойдет, по крайней мере кто-то будет свидетелем этого. Попыток арестовать нас не было.

Когда мы ехали на процесс по делу крымских татар, то не были уверены, что нас пустят. Это же военный суд (только он в РФ может судить по террористическим статьям). Но, на удивление, все обошлось. Судебные заседания мы записывали на диктофон, и выгнать нас не пытались. Но, поскольку после нашей поездки в Украине и в мире прошла определенная информационная волна, я не уверена, что у следующей делегации украинских журналистов и правозащитников будет такой же легкий доступ на заседание суда.

— Вы общались с некоторыми заключенными. Они понимают сложность ситуации? Считают ее безнадежной?

— У Николая Карпюка — боевой настрой. Его очень вдохновило, что Украина борется за него. Ему рассказывали об этом адвокаты, консулы. Он знает, что мы помогали собирать доказательства его алиби. Николай верит, что скоро будет дома. Со Станиславом Клыхом ситуация сложная — его надо срочно возвращать в Украину и лечить. Что же касается крымских татар, то, мне кажется, они пока не до конца осознали, что Украина готова за них бороться. Это действительно их единственный шанс на освобождение. Я не сомневаюсь, что они будут осуждены. Очень важно писать им письма, поддерживать. Многие из российских пленников говорят, что письма с Родины — это та ниточка, которая держит их на плаву. Каждое письмо они перечитывают по сто раз.

— Как реагировали заключенные крымские татары на ваше присутствие в суде?

— Были очень растроганы. Смотрели на нас, наблюдали за нашей реакцией на их слова. В определенный момент мне даже показалось, что они пытались оправдаться перед нами: «Вы им не верьте, мы не какие-то там фанатики-террористы», — сказали нам ребята во время перерыва. Мы отвечали: «Да знаем, поэтому мы и здесь».

Эти люди пытаются доказать свою непричастность, но не делают громких политических заявлений, как, например, Надежда Савченко. Они являются заложниками ситуации еще и в том смысле, что их многодетные семьи находятся под контролем оккупационных властей. Абсолютно беззащитные дети и женщины. Кстати, это еще одна проблема. Если Украина сможет освободить крымских пленников, надо будет подумать, как вывезти из Крыма их семьи.

— Тяжело вам было слушать выступления на судебном заседании?

— Не тяжело, а страшно. Страшно видеть, во что превращается Россия. Страшно, что часть нашей территории оккупирована этим государством. Что страшный репрессивный маховик, который в ней раскручивается, задевает и других граждан. Что людей судят ни за что. Что прокурор в суде озвучивает абсурд, а судьи это внимательно слушают и выносят обвинительные приговоры. Мне страшно за наших людей, которые абсолютно бесправны в российских судах и тюрьмах. Но больше всего я боюсь, что в ближайшее время основным поставщиком политзаключенных будет именно Крым. Оккупационные власти создали законодательное поле и все условия для репрессий и арестов советского масштаба. В отчете одной правозащитной группы Крым назван «полуостровом страха». И даже международные структуры здесь бессильны: Кремль ведет себя так, как считает нужным. Сейчас в Крыму не работает ни одна международная миссия. Иван Шиманович, советник генсека ООН, несколько раз пытался прорваться в Крым, но его не пустили. Едва ли не единственное исключение — миссия спецпредставителя генсека Совета Европы Жерара Штудмана зимой этого года. Но эта миссия «не заметила» системных нарушений прав человека в Крыму. И это при том, что сразу после аннексии ситуацию на полуострове мониторил верховный комиссар Совета Европы по правам человека Нилс Муйжниекс. Его отчет свидетельствовал о катастрофической ситуации с правами человека. Тогда была очень резкая реакция России на этот отчет. Именно поэтому, судя по всему, генсек выбрал для нового визита другого человека — посла Штудмана.

Команда Евромайдан SOS и «Открытый диалог» подготовили совместный отчет обо всех делах против украинских граждан в РФ и в Крыму. Мы презентовали его и в Европарламенте, и в ПАСЕ, и просто во время поездок в другие страны. Призвали международное сообщество и дипломатические миссии приезжать на суды. Многие присутствовали на процессах по делу Надежды Савченко. Возможно, еще к Сенцову и Кольченко приезжали. Но больше никто из заключенных не интересует наших западных коллег. Кстати, большинство украинских депутатов — тоже.

Понимаете, у нас ведь к таким вопросам отношение однозначное — или измена, или победа. Если человек заключен по политическим мотивам, но ведет себя не героически, то, может, и не надо ему помогать. Нам хочется кого-то возводить на пьедестал и поклоняться ему. А если человек не рвет на себе рубашку, не делает красивых жестов, то защиты своих прав он, получается, не заслуживает? Честно говоря, есть такая проблема, к сожалению. Но, к счастью, появляется все больше людей, готовых помогать не только героям. В частности, и среди народных депутатов. Верю, что нам удастся вернуть наших соотечественников домой. Главное — не забывать о них.

Беседовала Оксана Онищенко

Источник: Зеркало недели. Украина, 9.07.2016